О нас

Мария Байрамкулова:

«Мы как одна семья, и это не плакатная фраза»

 

АЛДЫМЫЗДА –  АСкАР АСУЛАР

 

Впереди - грандиозные свершения

 

 

Реальная помощь бизнесу

 

 

Не останавливаться на достигнутом

 

 

Сауле Муралиева: «Мое дело исцелять»

 

 

Акбота Базарбаева: Главное, чтобы семьи были крепкие и счастливые!

 

 

Юрточный городок в современном

и национальном стиле

 

 

На пути к мировым подмосткам

 

Гайдар Абиев:
«Думаю, я счастливый человек!»

 

Полет кометы

 

Вариации на тему Барокко

 

 

 

 

Нельзя не отметить изумительные, роскошные костюмы артистов. Вы довольны работой костюмеров театра?

 

– Совершенно замечательные швеи, ведь на сегодняшний день это редкая профессия – шить исторические костюмы XVIII века. Простое ателье с этим ни за что не справится. здесь нужны специалисты, занимающиеся вышивкой, умеющие уложить старинные фалды, делать на платьях французские панье и многое другое из того, чего не умеет делать никто. Я думаю, это единственные мастерские в республике, поэтому работа получилась уникальная, масштабная. «Спящая красавица» – самый большой балет, где создано более двухсот костюмов, приобретены килограммы драгоценных камней, жемчуга, сотни метров шифона, тюля и других тонких тканей, килограммы бисера пришито на эти костюмы. На декорации израсходовано около пяти километров холста, десятки килограммов краски. Мы хотели создать атмосферу старого театра, чтобы зритель после современных бытовых и прочих проблем погрузился в мир сказки. А для этого применялась старая технология.

 

 

 

Приятное впечатление оставили артисты балета. чувствуется след тесного взаимодействия труппы с Габриэлой Трофимовной.

 

– Очень важен взгляд со стороны. Габриэла Комлева – это мастер, получивший основные приемы и стилистику исполнения классического балета из первых рук. Она училась у педагогов, которые в свою очередь учились у людей, танцевавших с Петипа. Ее советы, даже по поводу хорошо выученного текста, бесценны. Стиль – это самое тонкое, что существует в балете, он трудно прививается и часто уходит при длительном прокате балета из-за мелких нюансов, штрихов, полуоборотов, ракурсов. В повседневной жизни, как правило, на это не обращают внимания. Очень важно, когда такие мастера работают над большим классическим балетом, проходят все партии и, безусловно, на этом материале труппа растет.

 

 

 

 

 

Вы хотели бы еще поработать с казахским материалом?

 

– Я много работал с казахским материалом в Астане. С Юрием Александровым мы поставили оперы «Похищение из сераля» В. Моцарта, «Турандот»  Дж. Пуччини, «Абылай-хан» Е. Рахмадиева и «Лючия ди Ламмермур» Г. Доницетти. за оперу «Абылай-хан» мы получили Государственную премию РК. Для меня это была очень большая и увлекательная работа, первое соприкосновение и общение с казахской культурой. Мне было безумно интересно, потому что мир совершенно новый, неизведанный, я первый раз в жизни ездил в степь, чтобы прочувствовать ощущение бескрайности. Огромное время занял сбор этнографического материала. После «Абылай-хана» были такие спектакли, как мюзикл «Астана», балет «Байтерек», на открытие театра «Астана-Опера» мы с Александровым ставили оперу «Биржан-Сара».

 

 

 

О вас говорят, как об одном из самых скрупулезных художников, когда дело касается архивов, погружения в материал.

 

– Это привычное состояние, профессиональная составляющая каждого художника, потому что, сталкиваясь с новым культурным слоем, надо понимать, как ты будешь с этим работать, какое выберешь решение. Бывает очень трудно. Например, когда занимался «Абылай-ханом», я в первую очередь обратился в интернет за исторической справкой. Набираю «джунгарское ханство», а выскочил «джунгарский хомячок», видимо, это то, что осталось от Джунгарского ханства.

А вот огромный пласт всей материальной культуры – оружие, орнамент, головной убор, цветовая гамма – все осталось за рамками истории. Хотя само ханство просуществовало полтора столетия, достаточно большой срок, чтобы сформировалась своя особенность. На китайских сайтах я нашел необходимую мне информацию. Хорошо, что в «Гугле» существует русско-китайский переводчик, иероглифы не понимаю, но верил, что более-менее перевели правильно. Таким образом, я нашел костюмы военных, атрибуты и т. д. Кроме того, в Санкт-Петербургском этнографическом музее имеется хорошая коллекция костюмов, оружия, украшений. Коллекция собиралась много десятилетий и там хранится очень много материалов по Казахстану, который я использовал в работе над «Абылай-ханом». С сотрудниками музея мы провели подробную, тщательную разработку.

 

 

 

Впервые собираясь в Казахстан, какое представление было о стране и как оно трансформировалось после?

 

– Я давно знаю Казахстан по оперному театру имени Абая, когда еще Алма-Ата была столицей. Театр бывал на гастролях в Москве, я видел много телевизионных трансляций и поэтому знал, что это очень хороший театр, с хорошей профессиональной труппой. Все мои ожидания были оправданы, замечательный красивый город, летом просто очаровательно, а работать одно удовольствие.

 

 

 

В какой момент вы избрали путь театрального художника и почему именно в классическом музыкальном искусстве?

 

– Мои родители работали в театре, мама – гримервизажист, отец был техническим директором. Я в театре с детства. Первый спектакль я поставил, будучи студентом второго курса театрального института на сцене Михайловского театра в 1976 году. Это была опера Джакомо Пуччини «Джанни Скикки». Тогда в культуре было движение к омоложению кадров. Мне повезло, что меня пригласили, и к окончанию вуза я поставил уже десять спектаклей в Ленинграде. Хорошая, качественная поддержка моих коллег старшего поколения придавала мне сил и уверенности в себе. Я думаю, что молодежь должна получать руку помощи от маститых мастеров и должна быть естественная, добрая преемственность поколений. В начале моей работы я получал хорошие советы, одобрение, улыбки, мне хотелось работать. Я считаю, что это во многом определяло желание заниматься своим делом качественно, не быть формальным, самовлюбленным.

Театр – это сложный, многомерный процесс, в каждом спектакле новая жизнь, иногда бывает новая эпоха не только произведения, но и эпоха, в которой существует театр: проходит несколько лет, наступает другая политическая ситуация, приходит другая публика, и у зрителей появляются другие желания. Ты уже не можешь рассказывать о том, что тебя волновало несколько лет назад, это стало неактуальным. Творится некая живая история.

 

 

 

В то время вы носили длинные черные волосы. Насколько я знаю, в советскую эпоху такое не одобрялось и граничило с диссидентскими настроениями.

 

– Нет, в отношении меня такого никогда не было. Театр – это такое искусство, где доказать свою состоятельность ты можешь только на сцене, а не словами и связями. Ты показываешь свою работу искушенному и неискушенному зрителю, кто-то воспринимает, ктото нет. Когда в тебе не нуждаются, ты не работаешь в театре. Это относится к певцам, артистам, режиссерам, художникам. Все проверяется на площадке, где важна оценка профессионалов, коллег, людей близких к искусству. Мы делаем спектакль для самого разного зрителя, но в первую очередь для себя, когда хотим рассказать о своем впечатлении, как-то показать свое восприятие музыки.

 

 

 

У каждого художника есть свой духовный учитель, либо личность, свершившая революцию в сознании и давшая толчок к развитию. Кто является таким ориентиром для вас?

 

– Когда я учился в институте, меня очень увлекал «Мир искусства» – объединение художников Петербурга, которое помогало Дягилеву делать «Русские сезоны» в Париже. В дальнейшем у меня были самые разные впечатления. Мне очень нравилось, как работал мой коллега художник Сергей Бархин, который во многом перевернул мое отношение к театральной эстетике. В 70-е годы он ее очень разрушал, она была одновременно живописной, сочной и свежей. Очень сильное впечатление произвела Алла Коженкова в начале своего творчества. Она была экстравагантным художником, которая тоже очень свободно обращалась с театральным пространством, костюмом. Творческие взгляды этих людей очень продвинули меня, появилось четкое понимание того, что надо искать свою манеру, приемы в театре, что театр – это не застывшая история, там нужно искать и находить, как говорится, глаза открывались постепенно.

 

 

 

Вы много работали с классическими балетными постановками, а современное искусство привлекает?

 

– Я работаю в самых разных стилях и жанрах, потому что изначально я пришел в театр как художник, который ставил оперу не в классической манере. Тогда это был перенос из XIII века в начало XX по эстетике действия и достаточно свежо воспринималось. Сейчас считается креативным переодеть персонажей XVII века в костюмы XX, а я это сделал еще в 1976 году. Потом было много авторских спектаклей, много работаю с Борисом Эйфманом, Юрием Александровым и другими режиссерами, исповедующими авторский театр. Там есть сценография и почти отсутствуют декорации.

Декорационное искусство классического балета – это когда декорируется какой-то сюжет, он обставляет что-либо, так сказать, старому рассказу нужна старая обложка. Она может быть любой, но культурная подкладка должна соответствовать стилю хореографии. Современный театр построен на современном высказывании, поэтому здесь актуальна сценография. Часто это бывает сценический объект, с которым ты работаешь, новый тип света и т. д. Я много делаю мюзиклы, среди них «Монте-Кристо», «Граф Орлов», «Джейн Эйр», которые сделаны по современным технологиям. Это декорации, сочетающие самые современные световые разработки, кинетические, проекционные, видео-арт, динамические конструкции, меняющие пространство. Все зависит от спектакля и режиссера.

 

 

 

 

 

 

 

Вас называют богемным художником, денди. Вам это льстит?

 

– Дендизм – это некая легкость, непринужденность в жизни. Ко мне это не относится, потому что у меня много проектов, просто физической работы – это эскизы, какие-то разработки, чертежи. Поэтому такое внешнее восприятие моей персоны мне льстит.

 

 

 

Чем вы заполняете свободное время?

 

– У меня не бывает свободного времени, все оставшееся от работы время заполняю общением с семьей. Семья большая – три сына, три внука и одна внучка. Иногда мы выезжаем за границу под Новый год или летом. Бывают у меня такие зоны релаксации.

 

 

 

Лев Толстой не садился за стол, если кто-то из членов семьи запаздывал. Какие традиции в своей семье вы храните?

 

– Сейчас у меня уже нет традиционной семьи. Но у нас есть традиционный отъезд на дачу в июне, где мы живем несколько месяцев, все к нам приезжают. Совместно встречаем Новый год, обычные семейные праздники, дни рождения. Но на премьере моих спектаклей собираются родственники. Мой средний сын тоже театральный художник и иногда я к нему прихожу. Старший сын – художник. А младший еще учится. Старшему внуку Ивану 14 лет, он играет на виолончели, участвует в концертах. В общем, тоже близок к миру искусства. А остальные еще маленькие.

предыдущая статья

СОДЕРЖАНИЕ

СЛЕДУЮЩАЯ СТАТЬЯ

 

 МАТЕРИАЛЫ, КОТОРЫЕ МОГУТ БЫТЬ ВАМ ИНТЕРЕСНЫ